Александр Галич  · Стихи

Наплевать, если сгину в какой-то Инте,
Все равно мне бессмертные счастьем потрафили
На такой широте и такой долготе,
Что ее не найти ни в какой географии —
В этом доме у маяка!..

В этом доме не стучат ставни,
Не таращатся в углах вещи,
Там не бредят о пустой славе,
Там все истинно, и все вечно —
В этом доме,
В этом доме у маяка!..

Если имя мое в разговоре пустом
Будут втаптывать в грязь с безразличным усердьем,
Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом,
Где тебя и меня наградили бессмертьем —
В этом доме у маяка!..

В этом доме не бренчать моде,
В этом доме не греметь джазам,
Но приходит в этот дом море,
Не волной, а все, как есть, разом!
В этот дом,
В этот дом у маяка!..

Если враль записной тебе скажет о том,
Что, мол, знаете, друг-то ваш был, мол, да вышедши, —
Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом!
Я там жду тебя, слышишь? Я жду тебя, слышишь ты?! —
В этом доме у маяка!..

В этом доме все часы — полдни,
И дурные не черны вести,
Где б мы ни были с тобой, помни!
В этом доме мы всегда вместе —
В этом доме,
В этом доме у маяка!..

Если с радостью тихой партком и местком
Сообщат, наконец, о моем погребении, —
Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом,
Где спасенье мое и мое воскресенье —
В этом доме у маяка!..

В этом доме никогда — горе,
В этом доме никогда — небыль,
В этом доме навсегда — море,
И над морем навсегда — небо!
В этом доме,
В этом доме у маяка!..

Нам сосиски и горчицу —
Остальное при себе,
В жизни может все случиться —
Может «А», а может «Б».

Можно жизнь прожить в покое,
Можно быть всегда в пути…
Но такое, но такое!
Это ж — Господи, прости!

Дядя Леша, бог рыбачий,
Выпей, скушай бутерброд,
Помяни мои удачи
В тот апрель о прошлый год,

В том апреле, как в купели,
Голубели невода,
А потом — отголубели,
Задубели в холода!

Но когда из той купели
Мы тянули невода,
Так в апреле приуспели,
Как, порою, за года!

Что нам Репина палитра,
Что нам Пушкина стихи:
Мы на брата — по два литра,
По три порции ухи!

И айда, за той, фартовой,
Закусивши удила,
За той самой, за которой
Три деревни, два села!

Что ни вечер — «Кукарача»!
Что ни утро, то аврал!
Но случилась незадача —
Я документ потерял!

И пошел я к Львовой Клавке:
— Будем, Клавка, выручать,
Оформляй мне, Клавка, справки,
Шлепай круглую печать!

Значит, имя, год рожденья,
Званье, член КПСС,
Ну, а дальше — наважденье,
Вроде вдруг попутал бес.

В состоянии помятом
Говорю для шутки ей:
— Ты, давай, мол, в пункте пятом
Напиши, что я — еврей!

Посмеялись и забыли,
Крутим дальше колесо,
Нам все это вроде пыли,
Но совсем не вроде пыли
Дело это для ОСО!

Вот прошел законный отпуск,
Начинается мотня.
Первым делом, сразу допуск
Отбирают у меня.

И зовет меня Особый,
Начинает разговор:
— Значит, вот какой особый,
Прямо скажем, хитрожопый,
Прямо скажем, хитрожопый
Оказался ты, Егор!

Значит все мы, кровь на рыле,
Топай к светлому концу!
Ты же будешь в Израиле
Жрать, подлец, свою мацу!

Мы стоим за дело мира,
Мы готовимся к войне!
Ты же хочешь, как Шапиро,
Прохлаждаться в стороне!

Вот зачем ты, вроде вора,
Что желает — вон из пут,
Званье русского майора
Променял на «пятый пункт»!

Я ему, с тоской в желудке,
Отвечаю, еле жив:
— Это ж я за ради шутки,
На хрена мне Тель-Авив!

Он как гаркнет: — Я не лапоть!
Поищи-ка дураков!
Ты же явно хочешь драпать!
Это видно без очков!

Если ж кто того не видит,
Растолкуем в час-другой,
Нет, любезный, так не выйдет,
Так не будет, дорогой!

Мы тебя — не то что взгреем,
Мы тебя сотрем в утиль!
Нет, не зря ты стал евреем!
А затем ты стал евреем,
Чтобы смыться в Израиль!

И пошло тут, братцы-други,
Хоть ложись и в голос вой!..
Я теперь живу в Калуге,
Беспартийный, рядовой!

Мне теперь одна дорога,
Мне другого нет пути:
— Где тут, братцы, синагога?!
Подскажите, как пройти!

Над черной пажитью разрухи,
Над миром, проклятым людьми,
Поют девчонки о разлуке,
Поют мальчишки о любви!

Они глядят на нас в тревоге
И не умеют скрыть испуг,
Но наши страхи, наши боги
Для них — пустой и жалкий звук.

И наши прошлые святыни —
Для них — пустые имена,
И правда, та, что посредине,
И им и нам еще темна!

И слышит Прага, слышит Сопот,
Истошный шепот: «Тру-ля-ля!»
Но пробивается сквозь шепот
Кирзовый топот патруля!

Нас отпустили на поруки,
На год, на час, на пять минут,
Поют девчонки о разлуке,
Мальчишки о любви поют!

Они лады перебирают,
Как будто лезут на рожон.
Они слова перевирают,
То в соль-мажор, то в ре-мажор.

А я, крестом раскинув руки,
Как оступившийся минер —
Все о беде, да о разрухе,
Все в ре-минор, да в ре-минор…

На степные урочища,
На лесные берлоги
Шли Олеговы полчища
По дремучей дороге.
И на мор этот глядючи,
В окаянном бессильи,
В голос плакали вятичи,
Что не стало России!

Ах, Россия, Рассея —
Чем пожар не веселье?

…И живые, и мертвые —
Все молчат, как немые.
Мы, Иваны Четвертые —
Место лобное в мыле!
Лишь босой да уродливый,
Рот беззубый раззиня,
Плакал в церкви юродивый,
Что пропала Россия!

Ах, Рассея, Россия —
Все пророки босые!

Горькой горестью мечены
Наши беды и плачи —
От Петровской неметчины
И нагайки казачьей!
Птица вещая — троечка,
Тряска вечная, чертова!
Как же стала ты, троечка,
Чрезвычайкой в Лефортово?

Ах, Россия, Рассея —
Ни конца, ни спасенья…

Что ни год — лихолетие,
Что ни враль, то Мессия!
Плачет тысячелетие
По России Россия!
Выкликает проклятия…
А попробуй, спроси —
Да, была ль она, братие,
Эта Русь на Руси?

Эта — с щедрыми нивами,
Эта — в пене сирени,
Где родятся счастливыми
И отходят в смиреньи.
Где как лебеди девицы,
Где под ласковым небом
Каждый с каждый поделится
Божьим словом и хлебом.

…Листья падают с деревца
В безмятежные воды,
И звенят, как метелица,
Над землей хороводы.
А за прялкой беседы
На крыльце полосатом,
Старики-домоседы,
Знай, дымят самосадом.

Осень в золото набрана,
Как икона в оклад…
Значит, все это наврано,
Лишь бы в рифму да в лад?!
Чтоб, как птицы на дереве,
Затихали в грозу.
Чтоб не знали, но верили
И роняли слезу.

Чтоб начальничкам кланялись
За дареную пядь,
Чтоб грешили и каялись,
И грешили опять?..
То ли сын, то ли пасынок,
То ли вор, то ли князь —
Разомлев от побасенок,
Тычешь каждого в грязь!

Переполнена скверною
От покрышки до дна…
Но ведь где-то, наверное,
Существует — Она?!
Та — с привольными нивами,
Та — в кипеньи сирени,
Где родятся счастливыми
И отходят в смиреньи…

Птица вещая, троечка,
Буйный свист под крылом!
Птица, искорка, точечка
В бездорожьи глухом.
Я молю тебя :
— Выдюжи!
Будь и в тленьи живой,
Чтоб хоть в сердце, как в Китеже,
Слышать благовест твой!..

На стене прозвенела гитара,
Зацвели на обоях цветы.
Одиночество Божьего дара —
Как прекрасно
И горестно ты!

Есть ли в мире волшебней,
Чем это
(Всей докуке земной вопреки), —
Одиночество звука и цвета,
И паденья последней строки?

Отправляется небыль в дорогу
И становится былью потом.
Кто же смеет указывать Богу
И заведовать Божьим путем?!

Но к словам, ограненным строкою,
Но к холсту, превращенному в дым, —
Так легко прикоснуться рукою,
И соблазн этот так нестерпим!

И не знают вельможные каты,
Что не всякая близость близка,
И что в храм ре-минорной токкаты
Недействительны их пропуска!

Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Мы были — и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно,
Попарно, попарно,
Так и лежим, как шагали, попарно,
И общий привет!

И не тревожит ни враг, ни побудка,
Побудка, побудка,
И не тревожит ни враг, ни побудка
Померзших ребят.
Только однажды мы слышим, как будто,
Как будто, как будто,
Только однажды мы слышим, как будто
Вновь трубы трубят.

Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь — не вода!
Если зовет своих мертвых Россия,
Россия, Россия,
Если зовет своих мертвых Россия,
Так значит — беда!

Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В нашивках, в нашивках,
Вот мы и встали в крестах жа в нашивках,
В снежном дыму.
Смотрит и видим, что вышла ошибка,
Ошибка, ошибка,
Смотрит и видим, что вышла ошибка
И мы — ни к чему!

Где полегла в сорок третьем пехота,
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!

Мы поехали за город,
А за городом дожди,
А за городом заборы,
За заборами — вожди.

Там трава несмятая,
Дышится легко,
Там конфеты мятные
«Птичье молоко».

За семью заборами,
За семью запорами,
Там конфеты мятные
«Птичье молоко»!

Там и фауна, и флора,
Там и галки, и грачи,
Там глядят из-за забора
На прохожих стукачи.

Ходят вдоль да около,
Кверху воротник…
А сталинские соколы
Кушают шашлык!

За семью заборами,
За семью запорами
Сталинские соколы
Кушают шашлык!

А ночами, а ночами
Для ответственных людей,
Для высокого начальства
Крутят фильмы про блядей!

И, сопя, уставится
На экран мурло:
Очень ему нравится
Мэрилин Монро!

За семью заборами,
За семью запорами
Очень ему нравится
Мэрилин Монро!

Мы устали с непривычки,
Мы сказали:
— Боже мой! —
Добрели до электрички
И поехали домой.

А в пути по радио
Целый час подряд
Нам про демократию
Делали доклад.

А за семью заборами,
За семью запорами,
Там доклад не слушают —
Там шашлык едят!

Мы по глобусу ползаем —
Полная блажь.
Что нам Новый Свет?
Что нам Старый Свет?
Всё давно подсчитано
Баш на баш.
И ставок больше нет.

А ставок больше нет как нет,
А ставок больше нет,
И нам не светит Новый Свет,
И нам не светит Старый Свет.

А сколько нам осталось лет?
А ставок больше нет.

Там шумят чужие города
И чужое плещется вино…
Всё равно мы едем в никуда,
Так не всё ль равно?

Ничего — это гурнышт[1], и здесь и там,
И пора идти покупать билет.
Я бы отдал всё… Только что я отдам,
Если ставок больше нет?

А ставок больше нет как нет,
А ставок больше нет,
И нам не светит Новый Свет,
И нам не светит Старый Свет.
А сколько нам осталось лет?
А ставок больше нет.

Тишина сомкнётся, как вода,
Только ветер постучит в окно.
Всё равно мы едем в никуда,
Так не всё ль равно?

Вот шарик запрыгал, вертлявый бес.
Угадать бы — какой он выберет цвет?
Только мы не играем на интерес,
Ибо ставок больше нет.

А ставок больше нет как нет,
А ставок больше нет,
И нам не светит Новый Свет,
И нам не светит Старый Свет.

А сколько нам осталось лет?
А ставок больше нет.

Понесут, как лошади, года.
Кто предскажет, что нам суждено?
Всё равно мы едем в никуда,
Так не всё ль равно?

Мы ждем и ждем гостей нежданных,
И в ожиданье
Ни гугу!
И все сидим на чемоданах,
Как на последнем берегу.

И что нам малые утраты
На этом горьком рубеже,
Когда обрублены канаты
И сходни убраны уже?

И нас чужие дни рожденья
Кропят соленою росой,
У этой —
Зоны отчужденья,
Над этой —
Взлетной полосой!

Прими нас, Господи, незваных,
И силой духа укрепи!
Но мы сидим на чемоданах,
Как пес дворовый на цепи!

И нет ни мрака, ни прозренья,
И ты не жив и не убит.
И только рад, что есть — презренье,
Надежный лекарь всех обид.

Мы дождемся, чтоб скучный закат потух,
И при свете рябой луны
Пусть Красный петух и Черный петух
Нам покажут —
На что годны!

У Черного дьявола стать неплоха,
И в бою он будет хорош,
Но я на Красного петуха
Истратил последний грош!

И вот мы до трех сосчитаем вслух,
И — прянув из потных рук,
Красный петух и Черный петух
Выйдут в заветный круг.

Теперь — гляди, затаивши дух!
(Пусть куры вопят: — Разбой!)
Красный петух и Черный петух
Вступают в смертельный бой!

Ах, я говорил, что Черный петух
Всем сущим чертям — родня…
Но Красный петух дерется за двух:
За себя и — за меня!

Смелее же, брат мой, Красный петух
Я верю в тебя, мой брат!
А в небе — тучи — кровавый пух
И грозно гудит набат.

И в этой земной юдоли греха
Позвольте вам дать совет:
Ставьте на Красного петуха —
Надежнее ставки нет!..

Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань,
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль.
Ни в пустыню, ни к полюсу холода,
Ни на катере …к этакой матери.
Но поскольку молчание — золото,
То и мы, безусловно, старатели.

Промолчи — попадешь в богачи!
Промолчи, промолчи, промолчи!

И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надежности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не против, конечно, а за!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду…
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание — золото.

Промолчи — попадешь в первачи!
Промолчи, промолчи, промолчи!

И теперь, когда стали мы первыми,
Нас заела речей маята,
И под всеми словесными перлами
Проступает пятном немота.
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем — доходней молчание,
Потому что молчание — золото!

Вот так просто попасть в богачи,
Вот так просто попасть в первачи,
Вот так просто попасть в — палачи:
Промолчи, промолчи, промолчи!..

Памяти Даниила Хармса

Лил жуткий дождь,
Шел страшный снег,
Вовсю дурил двадцатый век,
Кричала кошка на трубе,
И выли сто собак,
И, встав с постели, человек
Увидел кошку на трубе,
Зевнул, и сам сказал себе:
— Кончается табак!
Табак кончается — беда,
Пойду куплю табак, —
И вот… Но это ерунда,
И было все не так.

«Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком…»
И тут же, проглотив смешок,
Он сам себя спросил:
— А для чего он взял мешок?
Ответьте, Даниил!
Вопрос резонный, нечем крыть,
Летит к чертям строка,
И надо, видно, докурить
Остаток табака…

Итак: «Однажды, человек…
Та-та-та… с посошком…
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел…»

А может, снова все начать,
И бросить этот вздор?!
Уже на ордере печать
Оттиснул прокурор…

Начнем вот этак: «Пять зайчат
Решили ехать в Тверь…»
А в дверь стучат,
А в дверь стучат —
Пока не в эту дверь.

«Пришли зайчата на вокзал,
Прошли зайчата в зальце,
И сам кассир, смеясь, сказал:
— Впервые вижу зайца!»

Но этот чертов человек
С веревкой и мешком,
Он и без спроса в дальний путь
Отправился пешком,
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел.

И вот, однажды, поутру,
Вошел он в темный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез.

На воле — снег, на кухне — чад,
Вся комната в дыму,
А в дверь стучат,
А в дверь стучат,
На этот раз — к нему!

О чем он думает теперь,
Теперь, потом, всегда,
Когда стучит ногою в дверь
Чугунная беда?!

А тут ломается строка,
Строфа теряет стать,
И нет ни капли табака,
А ТАМ — уж не достать!
И надо дописать стишок,
Пока они стучат…
И значит, все-таки — мешок,
И побоку зайчат.
(А в дверь стучат!)
В двадцатый век!
(Стучат!)
Как в темный лес,
Ушел однажды человек
И навсегда исчез!..

Но Парка нить его тайком
По-прежнему прядет,
А он ушел за табаком,
Он вскорости придет.
За ним бежали сто собак,
А он по крышам лез…
Но только в городе табак
В тот день как раз исчез,
И он пошел в Петродворец,
Потом пешком в Торжок…
Он догадался, наконец,
Зачем он взял мешок…

Он шел сквозь свет
И шел сквозь тьму,
Он был в Сибири и в Крыму,
А опер каждый день к нему
Стучался, как дурак…
И много, много лет подряд
Соседи хором говорят:
— Он вышел пять минут назад,
Пошел купить табак…

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Нет, еще не кончены войны,
Голос чести еще невнятен,
И насвете, наверно, вольно
Дышат йоги, и то навряд ли!

Наши малые войны были
Ежедневными чудесами
В мутном облаке книжной пыли
Государственных предписаний.

Левой, левой, левой,
левою, шагом марш!

Помнишь, сонные понятые
Стали к притолоке головой,
Как мечтающие о тыле
Рядовые с передовой?!

Помнишь — вспоротая перина,
В летней комнате зимний снег?!
Молча шел, не держась за перила,
Обесчещенный человек.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

И не пули, не штык, не камень —
Нас терзала иная боль!
Мы бессрочными штрафниками
Начинали свой малый бой!

По детдомам, как по штрафбатам, —
Что ни сделаем — все вина!
Под запрятанным шла штандартом
Необъявленная война.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Наши малые войны были
Рукопашными зла и чести,
В том проклятом военном быте,
О котором не скажешь в песне.

Сколько раз нам ломали ребра,
Этот — помер, а тот — ослеп,
Но дороже, чем ребра, — вобла
И соленый мякинный хлеб.

Леовй, левой, левой,
Левою, шагом марш!

И не странно ли, братья серые,
Что по-волчьи мы, на лету,
Рвали горло — за милосердие,
Били морду — за доброту!

И ничто нам не мило, кроме
Поля боя при лунном свете!
Говорили — до первой крови,
Оказалось — до самой смерти…

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Кто разводит безгласых рыбок,
Кто, забавник, свистит в свирельку, —
А я поеду на Птичий рынок
И куплю себе канарейку.

Все полста отвалю, не гривну,
Принесу ее, суку, на дом,
Обучу канарейку гимну,
Благо слов никаких не надо!

Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поет!

Канареечка, канарейка,
Птица малая, вроде мухи.
А кому судьба — карамелька,
А кому она — одни муки.

Не в Сарапуле и не в Жиздре —
Жил в Москве я, в столице мира,
А что видел я в этой жизни,
Окромя веревки да мыла?

Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поет!

Ну сносил я полсотни тапок,
Был загубленным, был спасенным…
А мне, глупому, лучше б в табор,
Лошадей воровать по селам.

Прохиндей, шарлатан, провидец —
Я в веселый час под забором
Им на головы всех правительств
Положил бы тогда с прибором!

Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поет!

Кошачьими лапами вербы
Украшен фанерный лоток,
Шампанского марки «Ихь штэрбе»
Еще остался глоток.

А я и пригубить не смею
Смертельное это вино.
Подобно лукавому змею,
Меня искушает оно!

«Подумаешь, пахнет весною,
И вербой торгуют враздрыг,
Во первых строках — привозною
И дело не в том, во-вторых.

Ни в медленном тлении весен,
Ни в тихом бряцаньи строки,
Ни в медленном таяньи весел
Над желтой купелью реки —

Ни лада, ни смысла, ни склада,
Как в громе, гремящем вдали,
А только и есть, что ограда
Да мерзлые комья земли.

А только и есть, что ограда
Да склепа сырое жилье…
Ты смертен, и это награда
Тебе — за бессмертье Твое…»