Александр Межиров  · Стихи

Просыпаюсь и курю…
Засыпаю и в тревожном
Сне
о подлинном и ложном
С командиром говорю.

Подлинное — это дот
За березами, вон тот.
Дот как дот, одна из точек,
В нем заляжет на всю ночь
Одиночка пулеметчик,
Чтобы нам ползти помочь.

Подлинное — непреложно:
Дот огнем прикроет нас.
Ну, а ложное — приказ…
Потому что все в нем ложно,
Потому что невозможно
По нейтральной проползти.
Впрочем… если бы… саперы…
Но приказ — приказ, и споры
Не положено вести.

Жизнью шутит он моею,
И, у жизни на краю,
Обсуждать приказ не смею,
Просыпаюсь и курю…

От реки, идущей половодьем,
И через дорогу — на подъем —
Миновали площадь, в ГУМ заходим,
За плащами в очередь встаем.

Красоты и мужества образчик
Ищут из незастекленных касс
Тысячи рассеянно смотрящих,
Ни о чем не думающих глаз.

ГУМ свои дареные мимозы
На прилавки выставил — и вот
Целый день за счет одних эмоций,
Не включая разума, живет.

Лес инстинктов. Окликай, аукай,
Эти полудети — ни гугу,
Потому что круговой порукой
Связан ГУМ наперекор врагу.

Скоро выйдет замуж за кого-то
Этот легион полудетей.
Не заретушировано фото
Гибельных инстинктов и страстей.

Эта женщина, злая и умная,
Проживает под кровлей одна.
Но подруг разномастная уния
Этой женщине подчинена.

Эта церковь для склада, для клуба ли
Предназначена прежде была,
А теперь там лишь комнатка в куполе
Да в холодной печурке зола.

Эта комната — получердачная,
Антресоли как банный полок,
Обстановка плетеная, дачная,
Весь в потеках косой потолок.

Купол неба над куполом комнаты,
Небывалая крыша худа.
Убрала свою горницу скромно ты,
Но зато потолок — хоть куда!

Вещи брошены или рассованы,
На хозяйку взирают мертво.
Потолок весь в потеках, рисованный,—
Эта женщина смотрит в него.

— Дождик мой,— говорит она,—
меленький,
Дождик миленький, лей, не жалей,
Ни в России никто, ни в Америке
Рисовать не умеет смелей.

Я с тобою, мой дождичек, вместе реву,
Над кроватью течет потолок.
Никакому Рублеву и Нестерову
Лик такой и присниться не мог.

Никакому на свете художнику
Так Исуса не нарисовать,
Как осеннему мелкому дождику,
Попадающему на кровать.

Подкова счастья! Что же ты, подкова?
Я разогнул тебя из удальства —
И вот теперь согнуть не в силах снова
Вернуть на счастье трудные права.

Как возвратить лицо твое степное,
Угрюмых глаз неистовый разлет,
И губы, пересохшие от зноя,
И все, что жизнь обратно не вернет?

Так я твержу девчонке непутевой,
Которой всё на свете трын-трава,-
А сам стою с разогнутой подковой
И слушаю, как падают слова.

По дороге из Ганы домой
На пять дней задержаться в Париже,
И к бессмертью тебе по прямой
Станет сразу же впятеро ближе.

Записать в повидавший блокнот,
Как звучит непонятное слово,
Как фиалковый дождик идет
И мерцают бульвары лилово.

А в России пророческий пыл,
Черный ветер и белые ночи.
Там среди безымянных могил
Путь к бессмертью длинней и короче.

А в России метели и сон
И задача на век, а не на день.
Был ли мальчик?— вопрос не решен,
Нос потерянный так и не найден.

Перекинута дорога
Через правое плечо.
Я иду, устал немного —
Или что-нибудь еще.

Набираю нужный номер
Мановением руки.
Две копейки сэкономил,-
Только длинные гудки.

Только длинные гудочки,
Потому что все ушли
По привычке ставить точки
Над десятеричным «и».

Улетаю по работе
Пустяковой, игровой.
В реактивном самолете
Только рев и только вой.

Голова гудит от боли…
Ходит это существо,-
И на свете ничего
Нет прекрасней этой воли.

Ходит это существо
Трын-трава и трали-вали,-
И на свете ничего
Нет прекрасней этой твари.

Далеко живу от дома,
Недалеко от нее.
Над гранитом волнолома
Пены белое рванье.

Неразгаданного кода
Частый зуммер с маяка,
А на сердце — непогода,
Несвобода, маета.

Непонятно ни черта ведь,
Что тут делать, как тут быть.
Умереть, роман оставить,
Как светящуюся нить.

Органных стволов
разнолесье
На лейпцигской мессе,
Над горсткой пречистого праха
Пречистого Баха.

И ржавчина листьев последних
Растоптанных,
падших…
О чем ты, старик проповедник,
Твердишь, как докладчик?

Что душу печалишь,
Зачем тараторишь уныло,-
У Лютера дочка вчера лишь
Ресницы смежила…

Они расставались, когда
С позором своим навсегда
Она примириться решала,—
Решала, что я виноват,
Не муж, не любовник, не брат,—
И этим себя утешала.

Когда же с позором своим
Она подневольно простилась,
И жизнь кое в чем упростилась,
Я стал ей и вовсе чужим.

А был я не муж и не брат
И не по призванью любовник,—
Свидетель и, значит, виновник,—
Я был перед ней виноват.

Свидетель всегда виноват,
А значит, и я перед нею.
Я был чем-то больше, чем брат,
И верного мужа вернее.

Свидетель побед и утрат,
Я был обречен на изгнанье,
Поскольку виновен заране,
Заранее был виноват.

Одиночество гонит меня
От порога к порогу —
В яркий сумрак огня.
Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня!

Одиночество гонит меня
На вокзалы, пропахшие воблой,
Улыбнется буфетчицей доброй,
Засмеется, разбитым стаканом звеня.
Одиночество гонит меня
В комбинированные вагоны,
Разговор затевает
Бессонный,
С головой накрывает,
Как заспанная простыня.

Одиночество гонит меня. Я стою,
Елку в доме чужом наряжая,
Но не радует радость чужая
Одинокую душу мою.
Я пою.
Одиночество гонит меня
В путь-дорогу,
В сумрак ночи и в сумерки дня.
Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня.

… И обращается он к милой:
— Люби меня за то, что силой
И красотой не обделен.
Не обделен, не обездолен,
В поступках — тверд, а в чувствах — волен,
За то, что молод, но умен.

Люби меня за то хотя бы,
За что убогих любят бабы,
Всем сердцем, вопреки уму,-
Люби меня за то хотя бы,
Что некрасивый я и слабый
И не пригодный ни к чему.

Дом заселяется людьми,-
Налаживание уюта
Идет в рассрочку за дверьми,
Сверлит и пилит, черт возьми,
А жизнь — всего одна минута.

Нехорошо поговорил
С мальчишкой, у которого
Ни разумения, ни сил,
Ни навыка, ни норова.

А он принес мне Пикассо
Какого-то периода…
Поговорил нехорошо —
Без выхода, без вывода.

Не предначертано заране,
Какой из двух земных путей
Тебе покажется святей,
Определив твое избранье.

Ты можешь властвовать всецело,
А можешь в жертву принести
Всю жизнь — от слова и до дела.

Но нету третьего пути.

Не обладаю правом впасть в обиду.
Мой долг… Но я, ей-богу, не в долгу.
По лестнице сбегу. На площадь выйду.
Проталины увижу на снегу.

Тебя не вправе упрекнуть в измене,
По всем счетам я заплатил сполна,-
И праздную свое освобожденье,-
А на снегу — проталины. Весна.

Согласен,
что поэзия должна
Оружьем быть (и всякое такое).
Согласен,
что поэзия —
война,
А не обитель вечного покоя.

Согласен,
что поэзия не скит,
Не лягушачья заводь, не болотце…
Но за существование бороться
Совсем иным оружьем надлежит.

Сбираясь в путь,
стяни ремень потуже,
Меси прилежно
бездорожий грязь…
Но, за существование борясь,
Не превращай поэзию
в оружье.

Она в другом участвует бою…
Спасибо, жизнь,
что голодно и наго!
Тебя
за благодать, а не за благо
Благодарить в пути не устаю.

Спасибо,
что возможности дала,
Блуждая в элегическом тумане,
Не впутываться в грязные дела
И не бороться за существованье.