Стихи на тему: стихи про ангелов

Ты готов? –
улыбается этот ангел –
я спрашиваю, хотя знаю,
что ты несомненно готов:
ведь я говорю не кому-нибудь,
а тебе,
человеку, чье сердце не переживет измены
земному твоему Королю,
которого здесь всенародно венчали,
и другому Владыке,
Царю Небес, нашему Агнцу,
умирающему в надежде,
что ты меня снова услышишь;
снова и снова,
как каждый вечер
имя мое вызванивают колоколами
здесь, в земле превосходной пшеницы
и светлого винограда,
и колос и гроздь
вбирают мой звук –

но все-таки,
в этом розовом искрошенном камне,
поднимая руку,
отбитую на мировой войне,
все-таки позволь мне напомнить:
ты готов?
к мору, гладу, трусу, пожару,
нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу?
Все это, несомненно, важно, но я не об этом.
Нет, я не об этом обязан напомнить.
Не за этим меня посылали.
Я говорю:
ты
готов
к невероятному счастью?

Архангел в сияющих латах
И с красным мечом из огня
Стоял на клубах синеватых
И дивно глядел на меня.
Порой в алтаре он скрывался,
Светился на двери косой —
И снова народу являлся,
Большой, по колени босой.
Ребенок, я думал о Боге,
А видел лишь кудри до плеч,
Да крупные бурые ноги,
Да римские латы и меч…
Дух гнева, возмездия, кары!
Я помню тебя, Михаил,
И храм этот, темный и старый,
Где ты мое сердце пленил!

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила,
И в тишине родился С-Нами-Бог.

И многое уж невозможно ныне:
Цари на небо больше не глядят,
И пастыри не слушают в пустыне,
Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,
Несокрушимо временем оно.
И Слово вновь в душе твоей родилось,
Рожденное под яслями давно.

Да! С нами Бог — не там в шатре лазурном,
Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне и не в дыханье бурном,
И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь, — средь суеты случайной
В потоке мутном жизненных тревог.
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог.

Научи меня молиться,
Добрый ангел, научи:
Уст твоих благоуханьем
Чувства черствые смягчи!

Да во глубь души проникнут
Солнца вечного лучи,
Да в груди моей забьются
Благодатных слез ключи!
Дай моей молитве крылья,
Дай полет мне в высоту,
Дай мне веры безусловной
Высоту и теплоту!

Неповинных, безответных
Дай младенцев чистоту
И высокую, святую
Нищих духом простоту!

Дай, стряхнув земные узы,
С прахом страннических ног,
Дай во мне угаснуть шуму
Битв житейских и тревог.

Да откроется Тобою
Мне молитвенный чертог,
Да в одну сольются думу
Смерть, бессмертие и Бог!

На жизнь два ангела нам в спутники даны
И в соглядатаи за нами:
У каждого из них чудесной белизны
Тетрадь с летучими листами.

В одну заносится добро, что мы творим,
Все, чем пред совестью мы правы;
В другую все, в чем пред ближними грешим,
И каждый умысел лукавый.

Поспешно добрых дел возносит список свой
Один к стопам Отца-Владыки;
Другой все ждет: авось раскаянья слезой
Не смоются ль на нас улики?

В прозрачных пространствах Эфира,
Над сумраком дольнего мира,
Над шумом забытой метели,
Два светлые духа летели.
Они от земли удалялись,
И звездам чуть слышно смеялись,
И с Неба они увидали
За далями новые дали.
И стихли они понемногу,
Стремясь к неизменному Богу,
И слышали новое эхо
Иного чуть слышного смеха.
С Земли их никто не приметил,
Но сумрак вечерний был светел,
В тот час как они над Землею
Летели, покрытые мглою.
С Земли их никто не увидел
, Но доброго злой не обидел,
В тот час как они увидали
За далями новые дали.

Восьмого мая они просыпаются среди ночи.
Старший из них говорит: «Черемуха зацветает»
Средний из них говорит: «Чепуху ты мелешь.»
Младший шепчет: «Мама моя святая,
Защити нас всех, пока ты еще умеешь,
Неприкаянных одиночек.»

Она говорит: «Всё хорошо, сыночек.»

Девятого старший под вечер приходит черный,
Говорит: «Там толпа, шли по головам, топтались по душам.»
Показывает ушибы и умирает.
Средний будто кожу с себя сдирает,
Воет волком, уткнувшись в его подушку.
Младший плачет: «Папенька, ты ученый,
Куда мы теперь без старшего?
Ведь нам и не снился ни опыт его, ни стаж его.»

Отец отвечает ему: «Ничего страшного,
Если что — спрашивай.»

Среднего ищут весь день и находят к вечеру,
Во временном котле
В ременной петле.
Над его кроватью солнечный теплый след еще.
Младший смотрит безвыходно и доверчиво,
Спрашивает: «Мама, я буду следующим?»

Одиннадцатого он просыпается, думает: «поглядим-ка»
бережно сдувает с цветов пыльцу,
что у нас нынче слышно?
Завтра в прошлом году погибает Димка,
Прямо в подъезде, лезвием по лицу.
Завтра в прошлом году зацветает вишня.
А сегодня солнце взойдет, солнце зайдет
И ничего не произойдет.

Двенадцатого он просыпается ровно в семь.
Улыбается, ставит чай, начинает бриться.

Успевает увидеть, как черемуха серебрится.

Утро пахнет поджаристыми коржами,
Отец выходит из спальни в одной пижаме.
Мать говорит: «Не бойся, я тебе новеньких нарожаю.»

Ангелы немы, потому что питаются снегом. Сказки
повествуют о том, что снег застудил им связки.
Они радуются нашим успехам, нашими слезами мокнут,
раскрывают беззубые рты, но сказать ничего не могут.

Говоря так об ангелах, он представляет себе Гавриила,
про которого на базаре бабушка говорила.
(Много чего узнал он от торгующих на базаре
трех угрюмых старух с сумеречными глазами.)

Он сидит на холодном утесе (сам, как глыба),
где-то внизу, под утесом, плещет боками рыба.
И думает он о том, как чувствовал себя Немо в той
тьме, где плавают рыбы, схожие немотой
и холодом крови с ангелами. «Ад — лысина, море — парик» —
сказала одна из старух, расхваливая материк.

И он с ней вполне согласен. Вон плеснулась одна немая,
острыми плавничками глянец с волны снимая,
словно стальной рубанок в волосатой руке Посейдона.
Ангелы ведь так немы… Море ведь так бездонно…

1998

Будто ангел, плененный дьяволом,
источающим потный сок,
с грудки, преданной одеялом,
удивленно глядел сосок.
Нежно-каряя оболочка,
глаза радужная халва!
Продолжала собой, как точка,
плохо связанные слова.
Глаз ресницы прикроют шторой
(есть возможность сломать фрезу).
Но от голода каждой порой
кожа впитывала слезу.
Кто-то видел всё это робко
и, улыбкой согнув смычок,
прятал в кожаную коробку
ущемленный в правах зрачок.

А если можно как-нибудь вернуться
Туда, где наши тени остаются,
Чтобы друг друга за руку держать?
Ведь мы могли бы просто, как игру…
Не говори, я сам себе совру,
Я до сих пор не разучился врать.

Просмотрим память, словно киноплёнку,
Внутри меня ещё ведутся съёмки,
И ты – актриса этого кино.
А я небрит, я жалок и простужен,
Я столько раз уже обезоружен,
Что на меня войной идти смешно.

И потому ты больше не воюешь.
Ты осторожно в лоб меня целуешь,
Чтоб не будить, не извиняться чтоб…
К утру все крыши заметут метели.
И я лежу один в своей постели,
Как «снежный ангел», вдавленный в сугроб.

Где ты, где ты, мой ангел-спаситель?
На меня войной идут легионы,
Или, может, наш с тобой сочинитель
Прописал тебе другие законы

И теперь ты на меня и не смотришь
(Выбиралась же сама многократно).
С сочинителями разве поспоришь…
Я немного продержусь ещё, ладно.

Где ты, где ты, мой ангел-защитник?
Выводи меня скорей из осады.
Моё небо рвут из рук, как полтинник.
Всё до капли отдаю – им же надо!

Им же надо… ну берите, тяните,
Наливайте ваши чашки и плошки…
Где ты, где ты, мой ангел-хранитель,
Сохрани меня хотя бы немножко.

Просто за руку возьми ненадолго,
Просто несколько минут отдышаться.
И просить-то не научена толком,
А не просишь – так чего и стараться.

Но я знаю, хоть один да услышит,
И слетит в мою смешную обитель,
И обнимет, скажет: «Девочка, тише,
Не волнуйся, я твой ангел-мучитель…»

Он пришел ко мне тенью в безлунной ночи,
Встав в ногах одинокой кровати.
Его лик озаряло лишь пламя свечи,
Что мерцала на стенке в лампаде.

Он стоял словно камень: безмолвен и тверд,
Тот, что ставят на древних могилах,
В цвета ночи броне – недоступен и горд!
Превозмочь его взгляд я не в силах…

Ты зачем здесь? Чего тебе нужно, ответь?!
Как?! Ужель срок ответа подходит?!
Кем ты послан? Быть может хозяин твой смерть,
Что в час волка к избранным приходит?!

Говори же! Нет силы в молчанку играть!
Счет, какой мне к оплате предъявишь?
Что мне – жить? Или время сей мир покидать?!
Приговор или милость мне явишь?!

Ничего не сказал мне таинственный гость.
Лишь, закрыв свои ясные очи,
Он забрал весь мой страх и отчаянья злость.
И растаял в безмолвии ночи…

она говорит

он не то, что бы должен быть очень богатым,
но иметь последние девайсы
узкие левайсы
и конечно же машину
не будем же мы ездить
этим маленьким, узким,
общественным бусом

и не то что бы
он должен обладать каким-то
особым умом или вкусом
но цитировать, как минимум, полозкову
и конечно, не голосовать за путинавову.

и она не знала, что они давно уже половинки,
когда друг у друга время спросили,
стоя под агитстендом.
оказывается,
ангелы носят рваные вранглеры
с секонд хенда
и состоят в «единой россии».

если бы ангелы пахли — они бы пахли, как ты.
если бы ангелы могли влюбляться — они бы влюблялись в тебя.
если бы ангелы пели — они бы пели песни твои.

если бы ангелы писали стихи — это бы были о тебе стихи.
если бы ангелы говорили — они говорили бы твоим голосом.

и не исключено, что бог прощает миру грехи.
лишь за твои волосы, лишь за твои волосы…

Я помню спальню и лампадку.
Игрушки, теплую кроватку
И милый, кроткий голос твой:
«Ангел-хранитель над тобой!»

Бывало, раздевает няня
И полушепотом бранит,
А сладкий сон, глаза туманя,
К ее плечу меня клонит.

Ты перекрестишь, поцелуешь,
Напомнишь мне, что он со мной,
И верой в счастье очаруешь…
Я помню, помню голос твой!

Я помню ночь, тепло кроватки,
Лампадку в сумраке угла
И тени от цепей лампадки…
Не ты ли ангелом была?