Стихи на тему: стихи про глаза

В них не проплывают облака,
Птицы в них не пролетают стаей,
Не летит дорога далека,
Неизменно в грусть перерастая.

Не смотрю, не думаю, молчу,
Забывать старательно стараюсь
И по ней стремительно лечу,
Все лечу, не достигая края.

А куда несет она, куда?
Что там, в этих всплесках тьмы и света?
Сквозь года, в года, через года
Нету ни ответа, ни привета.

В грохоте ракетных переправ,
В реве далей железобетонных
Тише тихих полуночных трав
Сердце бьется — грозно, озаренно.

Может, шар земной пересеку
По широтам весь и по долготам,
А дорогу эту не смогу
Ни на шаг пройти, ни на йоту.

Зыблются, синея, небеса,
Тень ресниц, скользя, идет по склону,
И глядят, глядят на мир глаза,
Сожалея, грустно, отчужденно.

В них не проплывают облака,
Нет ни птиц, ни парусов,
Сквозная
Вдаль летит дорога далека —
Ни конца, ни края ей не знаю…

Очи черные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час!

Ох, недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей,
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.

Но не грустен я, не печален я,
Утешительна мне судьба моя:
Все, что лучшего в жизни бог дал нам,
В жертву отдал я огневым глазам!

Каховка, Каховка — родная винтовка —
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.
Гремела атака, и пули звенели,
И ровно строчил пулемет…
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идет…
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!
Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,
Как нас обнимала гроза?
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Ее голубые глаза…
Так вспомним же юность свою боевую,
Так выпьем за наши дела,
За нашу страну, за Каховку родную,
Где девушка наша жила…
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы мирные люди, по наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!

Я видел разными твои глаза:
Когда затишье в них, когда гроза,
Когда они светлы, как летний день,
Когда они темны, как ночи тень,
Когда они, как горные озера,
Из-под бровей глядят прозрачным взором.
Я видел их, когда им что-то снится,
Когда их прячут длинные ресницы,
Смеющимися видел их, бывало,
Печальными, глядящими устало-
Склонившимися над моей строкой…
Они забрали ясность и покой
Моих невозмутимых раньше глаз, —
А я, чудак, пою их в сотый раз.

У нее глаза, в глазах ручьи, всем бы хороши, да вот ничьи, у нее глаза, в глазах лучи — светят, да так ярко — хоть кричи, а она смеется — как поет, только повернется — все ее, будто все немы от этих глаз, только были мы — не стало нас. Кругом закружилась голова, а она ушла жива, жива.
Закатилась темень под ребро, будто бы на темя — топором, будто бы метели серебром, будто бы на теле, как пером: «Не грусти, не бойся, не тревожь, небо голубое, ты живешь, если не умеешь — не живи, до свиданья, чао, се ля ви».
Время утекло, завял цветок, можно под стеклом сушить итог, памятный сюжет сложить в альбом и сидеть, стучать о стенку лбом. Натяну пальто, надену шарф, выйду на прогулку не спеша. Тереблю Садовое кольцо, только вдруг — знакомое лицо.
А ведь это мог быть жребий мой, дома муж сидит больной, хромой, холодно и ветрено зимой, а она по льду бредет домой. Доползти до двери, свет зажечь, только ведь она мертва уже.
А вот я больна, стара, пьяна, все брожу по улице одна, все брожу по улице тайком и грожу кому-то кулаком. Все стучу по снегу каблуком, все в грязи рисую молоком — не пойму, с чего бы мне грозить, трудно веселей изобразить. Все же на дворе зима темна, я немолода, зато одна, а зачем порой болит в душе — никому неведомо уже.
Захожу во двор, где нет ветров, спит на темной лавке бомж Петров, знаю сорок лет того бомжа, сорок лет вот так он спит, дрожа. Принесу газету, постелю, может, я тебя, Петров, люблю, и пойду домой еду жевать, ах, зачем же все же я жива…

Твои глаза — сапфира два,
Два дорогих сапфира.
И счастлив тот, кто обретет
Два этих синих мира.

Твое сердечко — бриллиант.
Огонь его так ярок.
И счастлив тот, кому пошлет
Его судьба в подарок.

Твои уста — рубина два.
Нежны их очертанья.
И счастлив тот, кто с них сорвет
Стыдливое признанье.

Но если этот властелин
Рубинов и алмаза
В лесу мне встретится один, —
Он их лишится сразу!

На то ль глаза твои везде меня встречали,
Чтобы, смертельно мне любя тебя, страдать,
Чтоб в горести моей отрады не видать
И чтобы мне сносить жестокие печали?

Прелестные глаза хотя не отвечали,
Что буду жизнь, любя, в утехах провождать,
Я тщился радости себе от время ждать,
Чтобы несклонности часы с собой промчали;

Но временем узнал, что тщетно я люблю,
Что тщетно для тебя утехи я гублю
И страстью суетной терзаюся всечасно;

Однако я о том не буду век тужить:
Любить прекрасную приятно и несчастно,
Приятно зреть ее и для нее мне жить.

Пред взором милых глаз, огнем вина объятый,
Под плеск ладоней в пляс лети стопой крылатой!
В десятом кубке прок, ей-ей же, не велик:
Чтоб жажду утолить, готовь шестидесятый.

У глаз у твоих чистоты родниковой,
Над ними, где бьется огонь золотой,
Забудусь я, как над водой ручейковой,
Задумаюсь, как над глубокой водой.

Тебе я кажусь мешковатым влюбленным,
Что молча вздыхает, влюбленность храня.
Зачем я хожу к омутам отдаленным,
Ни разу еще не спросили меня.

Зачем я походкой почти торопливой
Сквозь мусор предместий шагаю туда,
Где красное небо и черные ивы
Полощет и моет речная вода?

Сетей не бросаю, лозы не ломаю,
Не порчу цветов на прибрежном лугу,
Кувшинок не рву и стрекоз не сбиваю:
Сижу и молчу на крутом берегу.

Один на один с глубиною тревожной,
С речным лепетаньем один на один.
«Чего он приходит — понять невозможно,
Мужчина, доживший почти до седин?»

«Ах, все они, знаете ль, тронуты ветром,
Догадки особые здесь не нужны…»
Но стоит! Но стоит пройти километры,
Чтоб кануть в спокойную власть глубины!

По мусорным ямам, по травам спаленным,
Где дремлют кузнечики, тонко звеня…
Зачем я хожу к омутам отдаленным,
Ни разу еще не спросили меня.

О, глубь, о, глаза чистоты родниковой!
Над ними, где бьется огонь золотой,
Забудусь я, как над водой ручейковой,
Задумаюсь, как над глубокой водой.

Сняла глаза, как потные очки,
и, подышав, подолом их протерла,
походкой удлинила каблуки
и ласками прополоскала горло,
и вышла в свет. И свет глаза слепил,
и с ног сбивал, и бился в горле комом,
и мир, который был и мал, и мил,
явился юным, злым и незнакомым.
Знакомиться с чужими не моги,
с мужчинами на улице — тем боле.
Бегом домой: в коробку каблуки,
глаза — в раствор (довольно слабый) соли.

«…Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог, да столбов верстовых…»
Александр Блок

Непричастный к искусству,
Не допущенный в храм,
Я пою под закуску
И две тысячи грамм.
Что мне пениться пеной
У беды на краю?!
Вы налейте по первой,
А уж я вам спою!
А уж я позабавлю,
Вспомню Мерю и Чудь,
И стыда ни на каплю,
Мне не стыдно ничуть!
Спину вялую сгорбя,
Я ж не просто хулу,
А гражданские скорби
Сервирую к столу!

— Как живете, караси?
— Хорошо живем, мерси!

…Заходите, люди добрые,
(Боже правый, помоги!)
Будут песни, будут сдобные,
Будут с мясом пироги!
Сливы-ягоды соленые,
Выручайте во хмелю,
Вон у той — глаза зеленые,
Я зеленые люблю!
Я шарахну рюмку первую,
Про запас еще налью,
Песню новую, непетую
Для почина пропою:

«Справа койка у стены, слева койка,
Ходим вместе через день облучаться…
Вертухай и бывший номер такой-то,
Вот где снова довелось повстречаться!
Мы гуляем по больничному садику,
Я курю, а он стоит «на атасе»,
Заливаем врачу-волосатику,
Что здоровье — хоть с горки катайся!
Погуляем полчаса с вертухаем,
Притомимся и стоим, отдыхаем.
Точно так же мы «гуляли» с ним в Вятке,
И здоровье было тоже в порядке!
Справа койка у стены, слева койка…»

Опоздавшие гости
Прерывают куплет,
Их вбивают, как гвозди,
Ибо мест уже нет,
Мы их лиц не запомним,
Мы как будто вдвоем,
Мы по-новой наполним
И в охотку допьем!
Ах, в «мундире» картошка,
Разлюбезная Русь!
И стыжусь я… немножко,
А верней — не стыжусь,
Мне, как гордое право,
Эта стыдная роль,
Эта легкая слава
И привычная боль!

— Как жуете, караси?
— Хорошо жуем, мерси!

Колокольчики-бубенчики,
Пьяной дурости хамеж!
Где истцы, а где ответчики —
Нынче сразу не поймешь.
Все подряд истцами кажутся,
Всех карал единый Бог,
Все одной зеленкой мажутся,
Кто от пуль, а кто от блох…
Ладно, пейте, рюмки чистые,
Помолчите только впредь
Тише, черти голосистые!
Дайте ж, дьяволы, допеть:

«Справа койка у стены, слева койка,
А за окнами февральская вьюга,
Вертухай и бывший «номер такой-то» —
Нам теперь невмоготу друг без друга.
И толкуем мы о разном и ясном,
О больнице и о больничном начальстве,
Отдаем предпочтение язвам,
Помереть хотим в одночасье.
Мы на пенсии теперь, на покое,
Наши койки, как суда на приколе,
А под ними на паркете из липы
Наши тапочки, как дохлые рыбы.
Спит больница, тишина, все в порядке,
И сказал он, приподнявшись на локте:
— Жаль я, сука, не добил тебя в Вятке,
Больно ловки вы, жиды, больно ловки…
И упал он, и забулькал, заойкал,
И не стало вертухая, не стало,
И поплыла вертухаева койка
В те моря, где ни конца, ни начала!
Я простынкой вертухая накрою…
Все снежок идет, снежок над Москвою,
И сынок мой по тому, по снежочку
Провожает вертухаеву дочку…»

…Голос глохнет, как в вате,
Только струны бренчат.
Все, приличия ради,
С полминуты молчат.
А потом, под огурчик
Пропустив стопаря,
— Да уж, песня — в ажурчик,
Приглашали не зря!
— Да уж, песенка в точку,
Не забыть бы стишок,
Как он эту вот — дочку
Волокет на снежок!..

Незнакомые рожи
Мокнут в пьяной тоске…
И стыжусь я до дрожи,
Аж синяк на виске!..

— Как стучите, караси?
— Хорошо стучим, мерси!

…Все плывет и все качается,
Добрый вечер! Добрый день!
Вот какая получается,
Извините, дребедень!
«Получайник «, «получайница», —
Больно много карасей!
Вот какая получается,
Извините, карусель.

Я сижу, гитарой тренькаю.
Хохот, грохот, гогот, звон…
И сосед-стукач за стенкою
Прячет в стол магнитофон.

Твои глаза всегда угрюмы,
Но полыхающей игрой
Проникновенье свежей думы
Перебегает в них порой.

Так сквозь засовы туч тяжелых,
Замкнувших в полночь небосвод,
Вдруг проструится звездный сполох
И хвойный ветер полыхнет.

в середине весны
от пули преступника
на Петроградской истекает
кровью милиционер

кашляет и икает

среди сверкающих
отражающих
небо луж

вспоминает детство
каким он был:
баскетболист, пионер

а потом стал
офицер и муж

думает:
вот и пронеслась моя жизнь
как какие-то смутные сны

в голубые глаза
попадает свет
пред-
закатного солнца

наклоняется медсестра
ему кажется, что она беззвучно открывает рот
а на самом деле она
говорит понятому: вроде, такой урод
на первый взгляд
а какие глаза

жизнь продолжается
мимо ходят сумки, ботинки и туфли
свистят тормоза

и в его голове слышны
какие-то тихие голоса:
— он бил людей
детей
даже бил
и дома никто не расстроится
что он не вернется

— да, но у него еще девять с половиной минут
ты рано обрадовался
пускай еще слуги твои
подождут

вдруг
сейчас раскается
и спасется

в этой стране летом
солнце рисует на мне узоры,
по святости, граничащие с новым заветом

когда я засыпаю
в это тонкое мгновенье между сном и явью
я представляю
(сам того не хотя)
твои глаза
глаза карие
цвета загара,
который можно получить только здесь. в болгарии

тут небо цвета цемента
и такого же цвета снег кружит
ты, наверное, дементор
забрала мою душу.

***
что может быть слаще,
настояный на любви озон
какая разница подлежащая
ты или сказуемая?
ты неминуема,
ты горизонт

и надо мной твоя десница
и время.вечностью или увечьем
и мне никогда не доснится
шелковый запах твоих предплечий.

***
она красилась совсем чуть-чуть
небрежно
неслышно

будто в районе прибрежном
шелестят камыши

она просыпалась, словно выходила из комы
и дышала, будто бы в такт
дождю городскому

взгляд в глаза, как половой акт
взгляд в глаза и ты уже невесомый.

***
туда, где золушка нашла свой орешек,
туда, где любовь, как песок,
зыбка

туда, где на место ухмылок, усмешек,
пришла улыбка

где от счастливых глаз твоих все наэлектризовалось
и там невозможно уснуть

мне хотелось бы, чтоб хотя бы казалось
что я держу туда путь

***
на моих коленях твоя голова
поцелуи — любовные зелья
нанижу на нитки слова
сделаю из них тебе ожерелье

моя яна
что нам разлука
мы же пара, как валенки

(слово «яна» я произношу с большого звука
все остальные — с маленького)

***
любовь так велика
что кончается перспектива глаза
закрываю дверь. хлопаю слегка
вези меня к ней, о водитель ваза

улыбаются зеленые светофоры
зеленоглазый бог дорогу подмазал
забыты обиды, смыты все ссоры
четыре минуты и сложится пазл

хороша ты судьба, чертовка
а в у меня в руках цветут пионы.
и это последняя остановка
определенно.

и машина, собраная в тольятти
везет меня в ее объятия